Артур Шопенгауэр афоризмы житейской мудрости

Мы переносим свалившееся на нас извне несчастье с большею покорностью, чем происшедшее по нашей вине: судьба может измениться, личные же наши свойства никогда.

Люди уподобляются детям в том отношении, что, если им спускать, они становятся непослушными.

Всякий замкнут в своём сознании, как в своей коже, и только в нем живет непосредственно.

Вполне честно все—таки мы относимся в конце концов лишь к себе самим.

Вечный жид Агасфер — вот олицетворение всего еврейского народа. Отечеством еврея являются все остальные евреи; поэтому каждый еврей защищает всё еврейство в совокупности, точнее свой собственный алтарь и домашний очаг, и никакая другая община в мире не имеет той сплочённости, которую мы видим у еврейского народа. Из этого ясно, насколько бессмысленно предоставлять евреям какое—либо право участия в делах управления государством. Евреи являются величайшими виртуозами лжи.

В нас существует нечто более мудрое, нежели голова. Именно, в важные моменты, в главных шагах своей жизни мы руководствуемся не столько ясным пониманием того, что надо делать, сколько внутренним импульсом, который исходит из самой глубины нашего существа.

Богатство, как соль: чем больше есть, тем сильнее жажда.

Читать должно только тогда, когда иссякает источник собственных мыслей, что довольно часто случается с самою лучшею головою.

Мышление о каком—либо предмете должно установиться само собою вследствие счастливого, гармонического совпадения внешнего повода с внутренним настроением и напряжением.

Менее всего следует ради чтения совершенно удаляться от созерцания реального мира, потому что это последнее несравненно чаще, чем чтение, даёт повод и настроению к собственному мышлению. Ибо созерцаемое, реальное в своей первобытности и силе есть естественный предмет для мыслящего духа и легче всего способно глубоко возбудить его.

Нет истины более достоверной нежели той, что всё, что совершается, как великое, так и малое, совершается с полной необходимостью.

Костры Джордано Бруно и Ванини были ещё свежи в памяти: ведь и эти мыслители были принесены в жертву тому Богу, во славу которого было пролито, безо всякого сомнения, больше человеческой крови, чем на алтарях всех языческих богов обоих полушарий вместе.

Именно вежливость — это условное и систематическое отрицание эгоизма в мелочах повседневного обихода, и она представляет собой, конечно, признанное лицемерие, однако она культивируется и восхваляется, так как то, что она скрывает, — эгоизм, настолько гадко, что его не хотят видеть, хотя знают, что оно тут, подобно тому, как желают, чтобы отвратительные предметы по крайней мере были прикрыты занавеской.

Признание строгой необходимости человеческих поступков — это пограничная линия, отделяюшая философские умы от других.

Вопрос о свободе воли действительно является пробным камнем, с помощью которого можно различать глубоко мыслящие умы от поверхностных, или пограничным столбом, где те и другие расходятся в разные стороны: первые все стоят за необходимостью данного поступка при данном характере и мотиве, последнее же, вместе с большинством, придерживаются свободы воли.